Жизнь в глухом монастыре, куда редко доезжают туристы и паломники. Восстанавливается самый маленький монастырь россии
Говорят, что любовь заставляет сердце болеть. Ну, а любовь к Богу, должно быть, тоже способна принести телу боль. На протяжении многих веков люди отказывались от мирской жизни, жили в монастырях и посвящали всю свою жизнь Богу. Предлагаем обзор монастырей, которые не только позволят приблизиться к Богу, но и обеспечат боль в спине, ногах, ведь добраться до них не так-то и просто.
Невероятную церковь, которая относится к Сербской Православной Церкви, можно найти высоко в скале Ostroška Greda. Монастырь является самым популярным местом паломничества в Черногории, и тысячи людей со всего мира посещают его каждый год. Эта пещера-церковь была основана в 17 веке Василием, епископом Герцеговины. Одной из причин невероятной популярности этого места среди верян является тело епископа, молитвы к которому, как утверждают люди, могут вылечить разные недуги и решить сложные жизненные проблемы.
Метеора (Metéora) в переводе с греческого означает "середина неба". Монастырь расположен на самой вершине скалы, которая находится на равнине Фессалии в центральной Греции. Восточный православный монастырь является объектом Всемирного наследия ЮНЕСКО. Легенда гласит, что основателю монастыря Святой Афанасий не пришлось взбираться на вершину скалы, внезапно появился орел и перенес его туда. В 14 веке для транспортировки материалов на 550-метровую высоту для строительства монастыря использовались лестницы и сети. До 1920-х годов большинству людей приходилось использовать веревки и блоки, чтобы подняться на самый верх скалы. А теперь для посетителей единственным способом добраться до монастыря являются каменные ступени. Монастырь также известен тем, что показан в фильме о Джеймсе Бонде «For Your Eyes Only».
Монастырь Ki (варианты написания монастыря часто отличаются: “Ki”, “Kye” или “Kee”) выглядит как часть декораций из фильма «Властелин Колец». Расположен он в поселке Ki в Гималаях. Тибетский буддийский монастырь находится на вершине холма, на высоте 4166 метров над уровнем моря с видом на долину Spiti. Это религиозный центр подготовки лам. На протяжении многих веков монастырь стал свидетелем многих нападений монгольской и других армий.
Православный монастырь расположен недалеко от озера Кожозеро, в северо-западной части России. Это один из самых отдаленных уголков страны. Кожозерский монастырь, основанный в 1500-х годах, ‒ одно из самых уединенных зданий в мире. Добраться до него очень непросто, ведь туда нет никаких дорог. Любой желающий посетить монастырь сначала должен добраться на поезде до станции Нименьга, затем дождаться какого-нибудь грузовика, который бы смог подвезти его, и, наконец, последние 32 км придется идти пешком. И даже после всего этого, есть еще одно хитрое препятствие - озеро. Путешественники должны зажечь огонь и ждать лодку.
Спрятанный в далеком юго-восточном регионе Zanskar, высоко в Гималаях, находится монастырь Фуктал Гомпа, выточенный в массивном ущелье скалы на высоте 3800 метров. В 12 веке его построили лама Gangsem Sherap Sampo и еще 70 монахов. Удивительно, что конструкция из глиняных кирпичей, камней и дерева сохранилась на протяжении сотни лет.
"Гнездо тигра" – так называется монастырь, который просто свисает со скалы на высоте 3000 метров в долине Paro Valley (Бутан, Гималаи). Легенда гласит, что гуру Rinpoche, второй Будда, прибыл на скалу верхом на большой тигрице. Он выбрал именно пещеру для своих медитаций. В 1692 году здесь и был построен храм. В 1998 году монастырь реконструировали. Сейчас это действующий строго практикующий буддизм. Единственный способ, чтобы добраться сюда – идти пешком или на ехать верхом на муле. Правда, туристов сюда не пускают.
В китайской провинции Shanxi есть храм "Hanging Temple" («Висящий храм»). Этот монастырь расположен на скале с видом на близлежащую гору Heng. На первый взгляд храм выглядит очень хрупким, неустойчивым, кажется, что сильный порыв ветра сбросит всю конструкцию на землю. Наверное, монастырь хорошо защищают боги (или все дело в действительно хорошем инженере-строителе), ведь храм пережил несколько землетрясений на протяжении многих лет.
Sümela – это 1600-летний древний православный монастырь, построенный на скалах. Добраться до него можно с помощью винтовой каменной лестницы, проходящей через лес. Храм расположен в Турции в долине Altindere в скале на высоте 1200 метров. Официально монастырь перестал действовать с 1920-х годов. Сейчас это монастырь-музей и популярный туристическое место. В 2010 году, впервые после его закрытия, здесь была поведена православная служба.
Головы людей, посещающих Popa в Мьянме, находятся в облаках... в прямом смысле этого слова. Храм расположен на вершине скалы, на высоте 737 метров. Шокирующее расположение. Монастырь находится на бездействующем вулкане, когда он был построен, никто не знает. Монастырь ‒ знаменитое место паломничества для буддистов. Согласно легенде, здесь жили 37 Mahagiri Nats (духи умерших людей от насильственной смерти). Желающие посетить монастырь должны всегда помнить о двух важных вещах, во-первых, им придется пройти все 777 ступенек. Во-вторых, придется отказаться от обеда, поскольку местные обезьяны очень любят воровать у людей бутерброды.
Расположенный на западе от территории Палестины монастырь Святого Георгия является уникальным монастырем, с одной стороны которого располагается обрыв. Добраться до христианской святыни шестого века можно с помощью пешеходного моста через Wadi Qelt. Существует теория, что это та самая долина Теней, которая упоминается в ветхозаветном Псалме 23. Монастырь построен рядом с пещерой, которой монахи четвертого века придавали особое духовное значение (по их мнению, это было место, где вороны выкормили пророка Илью). Тем не менее, монастырь не всегда был мирным местом. Вскоре после того, как он был построен, персидские войска напали на него и убили всех 14 живущих здесь монахов. Кости и черепа погибших можно увидеть в священных стенах монастыря и по сей день.
Возможно, это и хорошо, что монастыри находятся в таких труднодоступных местах, шанс, что их превратят в отель, как в Турции, минимален.
July 21st, 2014
Конечно же, рассказывая про Керженец, нельзя не рассказать про его старообрядческие скиты, которых когда-то тут было очень много, сейчас же от них практически ничего не осталось. Подробнее про них можно посмотреть у меня в журнале по тегу , там уже описано состояние многих из них, сейчас же хотелось бы рассказать про три новых скита, которые мне удалось найти. Речь пойдет о Чернухинском, Городинском и Якимовом скитах.
Первым на очереди у меня был Чернухинский скит. Проехать туда оказалось очень проблемно, так как дороги там по факту нет, а та что есть, разворочена лесовозами. Приходилось пробираться по этим остаткам да прям по полянам.
В «исповедной» росписи Керженской волости села Семенова за 1742 год говорится, что кроме поселений и скитов по речкам в Чернораменских лесах, в разных урочищах обретаются келейные жители и, в частности, по речке Чернухе их тринадцать.
В 1764 году генерал Маслов по распоряжению царицы Екатерины II "разори" скиты по реке Вятке и выселил из них около тридцати тысяч старообрядцев. Многие из «гонимых» появились в Керженских лесах и основали свои скиты и обители. Около одной из келий на речке Чернухе в версте от современного села Медведево таким образом появился Чернухинский скит беглопоповекого согласия. С годами он рос, расширялся и стал занимать оба берега речки. Жили около скита и миряне, в основном по правому берегу. Скитские постройки изобиловали внутренними переходами, боковушками, светелками, чуланчиками, подклетями и подпольями с несколькими выходами наружу. Такой тип построек выработался самой жизнью с тем, чтобы скрыться при внезапных обысках или скрыть то, что не должно быть видимо.
Как не сложна была система построек, однако, она не смогла избавить скит от «Мельникова разорения» 1853 года. Вот как рассказывает об этом настоятельница Чернухинского скита - мать Евдоксия питерскому писателю Павлу Усову в 1884 году. «Много он (Мельников) нам вреда причинил. Не могу вспомнить о нем без сердца. Как теперь помню канун Успеньева дня (14 августа старого стиля), когда он нагрянул к нам в скит, грозный, суровый явился в часовню, где мы все находились, и строго сказал: «Ну, берите скорее все ваши книги и уходите». А затем запечатал нашу часовню ».
Документы свидетельствуют, что за 1853 - 1857 годы из Чернухинского, Улангельского, Комаровского, Оленевского и других скитов было изъято более двух тысяч икон. Всего в течении «черного» октября 1853 года в скитах сломано 358 жилых строения, выслано 741 человек, в том числе 164 инокини. После «визита» Павла Ивановича и его команды в Чернухинском скиту была оставлена одна обитель, а в ней всего пять инокинь. Оставлена была и моленная. Иконы из нее были изъяты, остались лишь те, что принадлежали лично матери Евдоксии.
До разорения на иконостасе моленной было 129 икон да, кроме того, 41 в трапезной. Часть из них была передана в единоверческую церковь села Медведева, а 103 иконы отправлены в Нижний Новгород. 19 икон Чернухинского скита в 1860 году оказались в Академии художеств как наиболее ценные. Одна из них, образ святого Нифантия, дожила до наших дней и хранится в собрании Государственного Русского музея. До изъятия она находилась в трапезной Чернухинского скита. На иконе имеется надпись, она говорит о том, что икона была написана в 1814 году мастером Василием Рябовым в селе Павлове (ныне районный центр Нижегородской губернии).
Сама моленная скита сооружена была в конце XVI11 века, во времена императрицы Екатерины II и при том с разрешения правительства, что и спасло её от уничтожения. Скит после «разорения» оправиться полностью не смог, но существовал.
Уставщицы Чернухинского скита
Инокини, как и сама настоятельница, на уговоры священника Медведевской церкви и других иерархов отказалась принять единоверие, оставаясь верными вере отчей. Поэтому в результате доноса батюшки Медведевской церкви Мясникова в октябре 1881 года моленная была опечатана. В своем доносе в Нижегородскую духовную консисторию он писал: «В доме крестьянки деревни Чернуха Елены Осиповны Лешевой (после пострига мать Евдоксея) устроена старообрядческая моленная ...» Для опечатывания моленной прибыли следователь, урядчик, благочинный священник Мясников и пятнадцать понятых. Забрав старопечатные книги, оставшиеся родовые иконы в моленной и в жилом здании матери Евдоксеи, опечатав моленную, уехали.
Мать Евдоксея выросла в селе Нижнее Воскресение, что на Ветлуге реке (ныне районный центр Воскресенск нашей Нижегородской области), в купеческой семье Осипа Лешева. В раннем детстве девочка Елена была отдана на воспитание и обучение в Чернухинский скит, где по прошествии нескольких лет стала настоятельницей, приняв иноческий чин.
В изъятии икон настоятельница скита, мать Евдоксия увидела великую несправедливость, потому с требованием - просьбой обращалась она к Нижегородским властям вернуть ей отобранные святыни, особенно те, что принадлежали роду Лещевых. В ответ услышала, что за самовольное устройство моленной её ожидает тюрьма. Поняв, что здесь справедливости не добьешься, она отправляется хлопотать в столицу Санкт-Петербург. Благодаря своей настойчивости, попадает на прием к министру внутренних дел России - графу Дмитрию Толстому. Надо отдать должное, граф разобрался в сути дела и отдал распоряжение: «Моленную распечатать, так как оная устраивалась с разрешения ».
Вот как описывает Павел Усов (упоминаемый выше) свои впечатления от посещения Чернухинского скита: «На крыльце деревянного одноэтажного дома, стоявшего посреди довольно просторного двора, нас встретила пожилая женщина, лег шестидесяти, среднего роста, стройная, с живыми умными глазами. На ней был сарафан из темного ситца, особого покроя, чистый, опрятный... На голове была небольшая черная шапочка, с виду как бы черная повязка...Наконец старица Евдоксия провела нас к двери, которая была заперта несколькими замками. Когда её отворили, мы очутились в обширной комнате, задняя сторона которой до потолка была уставлена иконами... В числе икон замечательнее других икона Спасителя старинного письма, принадлежащая матери Евдоксии, в роду которой она передается из поколения в поколение. Эти поколения передали так же одно другому и легенду об этой иконе, что она никогда не давалась в руки «никониан», когда они пытались снять её с того места, где она находилась ».
Судя по этим записям Павла Усова в 1884 году, справедливость восторжествовала иконы матери Евдоксии вернули.Еще в конце XIX века. Матушка Евдоксия жаловалась петербуржцу Усову, что среди нынешнего женского поколения мало находится охотниц посвящать себя иноческой жизни и, что скиты стали скудны населением. Постепенно по разным причинам замирала скитская жизнь не только в Чернухе, по и по всей России. Особенно сильный удар был нанесен в годы Советской власти, хотя чернухинские старообрядцы долго боролись за выживание, за чистоту своей веры. Видя в «победах» цивилизации происки сатаны, они до конца дней своих жили без радио, без электричества. Исстари вставали здесь с восходом солнца и ложились спать с закатом его. Долгими зимними вечерами освещала жилища их свеча да лампада перед образами Святыми. А вместо новостей да фильмов были чтение книг старопечатных да пение псалмов Псалтыри.
Чернухинский скит
В 2005 году стояли здесь в Чернухе последние два дома. Один продали и увезли. Второй сгорел. В 2004 году бывшее поселение Чернуха покинула последняя жительница этой деревни - Жирнова Татьяна Федоровна, переехав на жительство в Медведево к племяннице. Татьяна Федоровна как бы вернулась на свою родину, она здесь, в Медведеве в 1916 году родилась. В 1937 году вышла замуж в Чернуху да, считай, всю жизнь там и прожила. С её слов от скита осталось два кладбища. Одно - старое, на левом берегу речки. Хоронили там от основания скита до Мельникова разорения (до 1853 года). Теперь там лес глухой, не сохранились даже кресты: «не знаешь - и не найдешь».
Второе - более «свежее», расположено на правом берегу речки, по Зуевской дороге. Они находятся почти напротив друг друга, через речку, от деревни с полкилометра. На втором есть и кресты, и ограды. Последнее захоронение было лет десять назад, хотя само кладбище тоже старинное.
Так угас один из проводников древлего благочестия - скит Чернухинский. Этому способствовали: в 1720 году - Питиримово разорение, в 1853 году - Мельникове разорение, в 1930 году -Советское разорение. Эти годы были годами жизненных трагедий обитателей скитов, но эти же годы были годами величия их духа, их стойкости в вере своей.
Остатки забора
Когда-то был пруд
В поисках кладбища я заехал немного в лес и наткнулся на большую делянку. Лес тут, как и везде в заволжье, вырубают по полной программе. Причем тут такая глушь, что как только я вышел из машины сделать кадр, мимо меня буквально в 20 метрах промчался огроменный заяц. Найти же кладбища мне не удалось, так как глушь, как я уже сказал, здесь несусветная!
Когда-то тут стояли дома...
Если ехать из Семенова в Красные Баки, то между платформой Захарово и станцией Керженец с левой стороны от железной дороги можно увидеть древнюю Якимиху. Мало кто знает про деревеньку эту, а существует она лет триста. Впервые встречается упоминание о ней в списке старообрядческих скитов и келий Керженской волости за 1718 год при царе Петре I. Про нее писано: «близ мельницы Иоакима - келейных жителей двое». Откуда Иоаким, а по-нашему, по-теперешнему Яким появился, никто сейчас уж не знает, про то одному Богу ведомо. Ведомо, однако, что на небольшой речке под названием Озерочная поставил он мельницу водяную и молол зерно ржаное да овсяное, обеспечивая мукой деревни окрестные: Дорофеиху, Кириллово. Кондратьево. С годами рядом с кельей, жилищем Якима (Иоакима) построились другие пришлые и образовался скит. Все они исповедовали веру «древлюю». веру отцов и дедов, а значит были старообрядцами. Духовным центром в местах тех была деревня Кондратьево, что в двух верстах от Якимихи. Возглавлял старообрядческую жизнь поп-расколыник Яков Красильников. Имел он свою моленную, куда со всей округи приходили староверы для проведения богослужений но воскресным и праздничным дням. В самой Якимихе праведностью жизни и ученостью книжной славилась Марфа Мартынова, которая в доме своем тоже имела моленную.
В 1898 году, как говорит предание, дом священника Якова в Кондратьеве сгорел, сгорела и моленная. Отчего пожар случился не известно. Одни говорили, Яков сам виноват, с огнем небрежно обошелся, другие сказывали - «челядушка» подожгла (дети то есть).Удалось батюшке вынести из огня все пожиравшего, иконы древние да книги старопечатные. Решил для сохранности, пока дом новый строится, в Якимиху отнести в моленную Марфы Мартыновой.
Волею случая, пожара ради, стали прихожане ходить на службу богоугодную не как прежде в Кондратьево, а в Якимиху, в дом Марфы. Месяц ходят, два, полгода. За время это полюбились прихожанам якимихинские моления. Да так полюбились, что весь бывший приход отца Якова перешел в деревеньку эту, а приход не малый 17 деревень, если с Якимихой считать. Быстрена, Беласовка, Дорофеииха, Кондратьево, Кириллово и т.д., около восьми сот прихожан. Моленная матушки Марфы, так стали её называть в народе, оказалась тесновата, и в 1902 году прирубили алтарь, перед входом сделали паперть. На верх моленной приладили маковку (небольшой купол) и крест, привезенный из Нижнего Новгорода. Марфе самой для удобства проживания прирублена была отдельная комната. Теперь моленная выглядела совсем как церковь, установлены были даже колокола.
Казалось бы, все идет хорошо, но жизнь есть жизнь. Донесли властям в уездный город Семенов, что в деревне малой - Якимихе ширится и растет «гнездо осиное», «гнездо раскольников», церкви православной не чтущее. На основании доноса этого в 1904 году сюда приезжает пристав. Составил он протокол о самовольном сооружении моленной и о незаконных «воровских» богослужениях в ней. Допрашивали Марфу, но дело до суда не дошло, протокол пристава остался без последствий. Пока шло разбирательство, наступил 1905 год, а в этот год царь - император Николай II издал указ о свободе вероисповедания. На основании этого указа старообрядцы якимихинского прихода официально зарегистрировались как старообрядческая религиозная община во имя Успения Пресвятой Богородицы. На общем соборе верующих общины настоятелем был избран по-прежнему священник из Кондратьева -Яков Красильников. Однако, то ли по старости, батюшке было уже около семидесяти лет, то ли проштрафился перед церковными иерархами, но в 1912 году он был отстранен от службы. Вместо него поставили молодого, сорокачетырехлетнего отца Наума (Бурлачкова). Родом он был с Малого Зиновьева, а священство вел в Ковернино.
С его приходом в Якимиху церковная служба оживилась. Количество прихожан увеличилось до двух тысяч. Перед первой мировой войной 1914 года неожиданно пришла беда. Днем отец Наум совершал чин крещения младенца. Закончив службу, церковь закрыли и ушли по домам. А вечером церкви не стало. Огонь уничтожил все. Говорили, что виноват пономарь. Когда он разжигал кадило да раздувал его, уголек малый запал под половицу, а он по рассеянности не заметил.
В пожаре том погорели иконы старинные да книги древние богослужебные, а ведь на иконы те молились предки их, отцы, деды да прадеды - столпы веры древлей. Опечаленные прихожане с отцом Наумом на общем приходском соборе решили эту церковь не восстанавливать, а построить другую на новом месте, за околицей, в ста метрах от деревни. Стараниями отца Наума да старосты моленной Варенкова были куплены срубы и положено начало постройки. На закладку храма приезжал из Нижнего Новгорода епископ Иннокентий, которым был положен первый камень и водружен крест, где должен стоять престол (Он стоит в алтаре).
К Успеньеву дню (28 августа) церковь была поставлена, а к Рождеству Богородицы (21 сентября) на звонницу подняли спасенный со старой моленной колокол. Рассказывают, что во время пожара, когда горела моленная, один из прихожан, рискуя жизнью, дабы спасти святыню, снимая его с объятой огнем колокольни, сильно обгорел, но жив остался и колокол спас. Бог не дал в обиду, дело святое. Служба велась в новом освященном храме под звон опаленного пламенем колокола. Иконы да книги церковные нашлись у братьев по вере в деревнях окрестных, переданных ими на общее благо в церковь новоотстроенную. Не оставили в беде благотворители из Семенова да Нижнего Новгорода.
Наступили годы советской власти. Из-за агитации безбожных атеистов, репрессий и угроз со стороны властей число прихожан резко сократилось. К 1930 году осталось всего две - три сотни. В 1939 году храм был закрыт совсем. Священник Наум в возрасте семидесяти лет был арестован. Иконы, как рассказывали старожилы, из храма отправили для отопления школы. С тех пор старообрядцы «ушли в подполье», стали молиться по домам тайно, чтобы не прознали власти.
Теперь век XXI. Снова свобода вероисповедания. Но время ушло. Молиться в Якимихе стало практически некому.
Если вы надумаете посетить эту маленькую, но красивую деревеньку, Якимову да Марфинину родину, то при подходе к ней, с левой стороны увидите кладбище, оно новое, ему всего около сотни лег. На нем кирпичный фундамент заросший бурьяном. Это остатки былого храма, построенного после пожара. Поклонитесь им. В самой деревне, как напоминание о бурной жизни стоят вековые липы выросшие на месте упокоения у Марфиной моленной, сгоревшей в былые времена. Кажется, что липы эти рассказывают нам, живущим сейчас, о житие - бытие отцов и дедов, нередко жертвующих жизнями своими ради нашей лучшей доли, ради нашего спасения.
Кладбище
Люди, живущие прям у этих мест, никто и не знают о славной истории своей деревни и были очень удивлены, когда я им это все рассказал.
Ну и последний скит, куда я направился - Городинский
На высоком Керженском берегу между деревнями Мериново и Взвоз в далекие от нас времена проживало племя черемисское. Так в былые годы современных марийцев называли. Места здесь привольные. В лесах много дичи. Куропатки да тетерева, словно куры около изб ходили. В реке рыбы полно, хоть ведром черпай. Вокруг стада оленей, лосей да прочей живности всякой. Жили марийцы, радуясь солнцу, прославляя природу да богов своих. Со временем поселение увеличилось настолько, что окрестные племена стали называть это поселение городом. Так и говорили: «город, где живут мери» - марийцы, значит, или просто- город Мери.
Наверное, городок с таким красивым названием существовал бы и сейчас, если бы не внезапное нападение врагов - татар диких. Словно звери, без меры голодные, напали они и в одночасье уничтожили все, что создавалось годами, а, может быть, и веками. Строения в смерче огненном в небеса ушли. Людей одних в полон забрали, других - мечами кривыми порубили. Многие пали в битве неравной. Печальная картина открылась тем, кто возвратился с охоты из окрестных лесов, да тем, кто пришел из других поселений.
Прежде всего собрали они останки соплеменников - родичей своих и уложили их на капище для проведения обряда погребения возле рощи священной. Отравив души погибших вместе с дымом погребального костра на «небесное жительство», стали думать о новом месте для оставшихся в живых. Город Мери опустел. Лишь пепелище да могильный холм над прахом предков напоминали о былом. Оставаться здесь по правилам того времени они не могли, так как закон предков запрещал строиться на месте пожарища три года. Облюбовали новое место выше но Керженцу у крутой излучины, где стоит теперь деревня Мериново. Название поселения оставили прежним - Мери, только дали пояснение, что оно новое. Вот и получилось Мери - ново или Мериново. Такова красивая, но драматичная легенда - сказание о возникновении и упадке города Мери в XII - XIII веках.
Другая легенда как бы продолжает повествование и переносит нас в XV - XVI века. Она утверждает, после разорения Макарий - Желтоволосого монастыря, что при устье Кержеца, в 1439 году казанским мурзой Улу - Махметом оставшиеся в живых монахи вместе с праведным Макарием пошли «спасая животы своя» в верха Керженские. Там, где, утомившись, останавливались они на отдых после трудного пути, воздвигали келью для проживания. Отдохнув и набравшись сил, Макарий и братия его продолжали путь дальше, а в келии оставляли одного из сотоварищей своих, монахов православных, ради искоренения язычества в местах сиих и утверждения христианства. Здесь, в обустроенной келии, на том месте, где два века назад был городок Мери, оставлен был Гавриил. Вскоре у обители его образовался скит. Ставлена была церковь деревянная. Отсюда стала распространяться вера православная, вера христианская. Местные жители, помня, что здесь был город, пусть и черемиссхшй, называли место это Городинкой, а потому и основанный скит стал прозываться Городинским. Праведный инок Гавриил, видя увеличение числа своих последователей, оставил скит и переселился выше по Керженцу, основав там другую обитель - поселение, которое носит теперь его имя - Гавриловка.
К концу XVII века, как говорит предание, вся округа была православной. Язычество, как религия, еще в прошлые века было искоренено. Несогласные принять веру Христову вытеснены были в леса Ветлуги- рскн да на Вятку. Чтили в краях Мериновских заветы старца Гавриила, крестились двуперстно, крестные ходы совершали по Солнцу, богослужения проходили по книгам старопечатным, а потому, когда грянули новины Никона, не приняли их. Отвергли изменения в обрядах и молениях всем сердцем своим. Остались верными заветам предков, праведного I авриила да Макария - святого старца.
Обеспокоило это губернское начальство да епископа нижегородского, а потому в 1720 году для искоренения «осиных гнезд» «раскольников» решено было перенести старую обветшавшую церковь из скита Городинского, который закрыли, на новое место, к роднику, выше по Керженцу. Родник тот с чистейшей ключевой водой издавна почитался у местных жителей святым и, как говорили, исцелял от болезней многих. Около родника, на привольном месте ютилось несколько крестьянских изб «скудных житием».
Теперь, с постройкой новой, перечиненной церкви это поселение стало селом, именуемым Покровским, так как освящение церкви было в день Покрова Пресвятой Богородицы.
С этого времени старообрядцев становилось с каждым годом все меньше и меньше, как в былые времена язычников. История повторяется. Сейчас на месте Городинского скита находится Мериновское кладбище. Оно смогло упокоить и помирить язычников -марийцев и старообрядцев, а тех и других с новыми православными. Здесь все равны друг перед другом, а по делам своим и перед Богом.
Нашли здесь «приют», согласно преданию, язычники XII - XIV веков, древлеправославные старообрядцы XV - XVIII веков, находят «приют» современники нашего XXI века. В приюте том все едины и вера юже. Только грехи у каждого свои.
Домовые ямы все-ещё видны
С высокого холма, где стоял когда-то скит все ещё виднеется Керженец - раньше, думается, деревьев здесь не было и открывался отличный вид на реку, а по склону к нему петляла тропинка, по которой носили воду...
В следующий раз обязательно расскажу про самый древний их всех заволжских скитов - Оленевский.
Использован текст книги "Скиты керженского края" А. Майорова
Село Веркола в Пинежском районе Архангельской области - одно из тех мест, которые принято называть «медвежий угол». Тайга, болота и более полусотни километров до ближайшей железнодорожной станции. За рекой, на противоположном берегу Пинеги стоит Артемиево-Веркольский мужской монастырь, основанный по велению царя Алексея Михайловича в 1648 году на месте обретения мощей святого Артемия. Летом туда можно добраться только по воде. Здесь нет экскурсий, туристов и толп паломников.
В монастыре всего сорок насельников - трудники и монахи. У каждого своя история. У каждого - своя дорога к Богу. Кто-то пришел «по вере», осознав этот шаг как личный выбор, кого-то привели «скорби» - заключение, зависимости, потеря близких, жилья, работы и невозможность обрести себя в светской жизни. Монастырь принимает всех. Кто-то приходит на несколько месяцев, кто-то остается навсегда и принимает монашеский постриг. Представляю вашему вниманию фотоочерк Алексея Сивкова о людях, чей жизненный путь непрост, о тех, кто не понаслышке знает, что такое нужда, благодарность и Вера.
Внутренняя территория монастыря. Трудник Михаил
«Здесь, в монастыре, - говорит Михаил, - как в армии или на зоне. Как ты к людям, так и люди к тебе».
Моему соседу по келье - Виктору - двадцать один год. Родом он из Холмогор - местный. Окончил школу, отучился на плотника, поработал на пилораме. Сначала ездил несколько раз в Сийский монастырь, потом пришел сюда. В трудники подался от отчаяния и пустоты. Первые две недели посещал все службы. Потом стало сложнее совмещать это с ежедневным послушанием. Виктор интересуется политикой и верит в «мировой заговор». «Без идеи, - говорит он, - жизнь пуста. А здесь душа успокаивается, и искуса меньше».
Быт в монастыре незатейлив. Банный день - он же день стирки. Не греть же воду дважды.
Вечернее чаепитие в келье
Перед сном зашел на огонек к отцу Серафиму (слева). У него гости - трудники Александр и Сергей.
Монах отец Иннокентий благословляет конюха Кирилла во время ежедневного крестного хода вокруг монастыря.
На первом этаже собора сейчас располагается склад. Здесь еще предстоят реставрационные работы. Второй этаж уже отремонтирован и используется для праздничных служб. Храм был возведен в XIX веке. В его строительстве принимал участие Иоанн Кронштадтский, который родился неподалеку, в Суре. В советские времена собор был разграблен. На уникальных фресках и по сей день остаются «автографы».
Едем в лес на заготовку дров. Конь Иртыш остановился посреди лужи. Трудник Кирилл ласково называет его упрямой скотинкой и говорит, что пока не напьется - с места не сойдет.
Монах отец Петр
«В миру был музыкантом, барабанщиком, - рассказывает Петр. - Во время третьего срока познакомился с батюшкой, который приезжал к нам на зону. Стал читать, думать…» В обители он уже восемь лет. Три года назад постригся в монахи. Сейчас он звонарь и банщик. Такие послушания.
Привезли дрова. Монастырю нужны большие запасы. Конец сентября, а в октябре на Пинеге выпадет первый снег. Зимы здесь долгие и холодные.
Распогодилось. По осени такое случается нечасто. Надо использовать эту возможность, чтобы закончить работы под открытым небом.
Артем из Владимира. Только что вернулся с пасеки. Послеобеденное послушание: заготовка дров для трапезной.
Собранная несколько дней назад морковь просыхает в одном из помещений игуменского корпуса. В этом здании до середины 90-х располагалась Веркольская общеобразовательная школа. Сейчас здесь селятся паломники, которые приезжают на большие праздники.
Приезжали в монастырь паломницы. Дело к зиме идет - самое время помочь братии сделать овощные заготовки и компоты. Женское присутствие вносит в мужской коллектив определенное оживление. Даже самые суровые аскеты начинают улыбаться в усы.
Вечером братия собирается вокруг экрана. Импровизированный кинозал объединяет людей разных поколений. Кино показывают на телефоне Михаила. На днях Василий и Виктор смотрели «Римские каникулы» Уайлера, сегодня на вечерний киносеанс заглянул пастух Николай. Миша скачал «Парк юрского периода».
Ходили в часовню святого отрока Артемия Веркольского, которая была возведена на предполагаемом месте обретения его мощей. Возвращаясь, свернули с дороги. На обочине - три заброшенных дома. К избам ведут свежие следы - трава примята. Охотники, может, заходили передохнуть или грибники. В доме нашли книгу «Сказание о флотоводце», написанную в середине прошлого века. Желтые от времени и влаги страницы, распухшая картонная обложка.
Интерьер одного из брошенных домов. Такое впечатление, что хозяева покинули его несколько дней назад.
Михаил потянул на разгрузке продуктов спину. Решил «отвисеться» на перекладине. Скоро почти год, как он в монастыре. Привез его сюда крестный - подальше от цивилизованной жизни.
Вечерами за чашкой чая Василий любит рассказать о своих мирских похождениях. Их было немало за долгую жизнь. И скучной ее не назовешь.
Воскресная служба
На воскресную службу и на праздники из-за реки приезжают жители Верколы. В храме немноголюдно, можно сосредоточиться на молитве. Чтобы не мешать, снимаю из-за двери.
Отец Иосиф, наместник Артемиево-Веркольского монастыря
Молебен об усопших.
Котиков любят все
Духовник Артемиево-Веркольского монастыря иеромонах Венедикт снимает на телефон постоянного насельника - кота Монаха. Как и вся братия, Монах всегда в черном. Его послушание - ловля мышей. Работы у Монаха много.
Успенский собор Артемиево-Веркольского монастыря
На храме пока временная кровля. Восстановление обещает быть долгим.
Вечереет, холодно
Михаил из Мурманска. Вспоминает, что первую неделю в монастыре было очень трудно, морально и физически тяжело. Отпивался чагой - настоем на березовом грибе. «Давно хотел в монастырь, и вот сейчас понимаю, что вовремя поехал сюда, - говорит он. - Иначе бы сел. Снова».
Хорошо на скитах! Величественная дикость природы, отдаленный гул Ладоги, невозмутимое спокойствие огромных сосен, скалы, скалы, скалы… Далеко монастырь. Близко небо. Легко дышится здесь, и молиться легко… Много, очень много на Валааме пустынь и скитов, близких и далеких, древних и новопоставленных.
За десять дней пребывания своего в монастыре, я побывал уже на всех, на некоторые тянет ещё – такая красота и святость. Разве расскажешь обо всем?.. Когда вы въезжаете с Ладоги в монастырский залив – как раз в этом месте голубой пароход «Сергий» поёт звонким баритоном – слева зеленеет остров. Это скит св. Николая. На отлоге вершине его когда-то стояла высокая часовня-маяк. В бурю, в окнах ее вспыхивали синие и красные огни, указывая путь в обитель. Теперь на скале небольшой богатый храм, сооруженный иждивением Солодовникова, купца санкт-петербургского. Главная его святыня (здесь неугомонные «кодаки» щелкают особенно часто.) – резная статуя Святителя Николая. Странно видеть католическую статую в православном храме! Существует предание, что Чудотворец приплыл ровно в полночь к монастырским берегам. Изображение Святителя раскрашено блеклыми с золотом красками. Старинные туфли в цветах. В одной руке – меч, в другой – череп. На кудрявой голове – нерусская корона. Стоит статуя в золотом шкафу-раке с точеными дверцами. Когда с легким скрипом открываются они – Святитель кажется живым в полутьме…
На противоположном берегу, у затопленной баржи – всегда здесь словоохотливый отец Иона ловит рыбу, а больше любуется отражением удочки в прозрачной воде – висит на сломанной бурей сосне кусок рельсы, повыше – большой ржавый гвоздь. Бьете гвоздем в этот своеобразный гонг и от пристани Никольского скита отчаливает за вами лодка…
Если вам захочется исключительного даже на Валааме покоя, солнца и особого монастырского чая с домашним, чуть горьковатым хлебом – поезжайте на Порфирьевский скит. Далеко это, правда. Плывете вы долго по бесчисленным проливам – совсем бирюзовым – с надписями высеченными в скале: «Сооружена сия канава в 1859 г.» или «Сей мост сооружен игуменом Дамаскиным с братиею» в 1842 году». Долго стираете вы длинными веслами острые крючки уключин. Устанете, может быть. Но зато ни один турист, «музейщик», до Порфирьевского скита не добирается. С детской улыбкой, радушно как сына родного, встретит вас настоятель скита, бывший игумен, о. Федор, спросите его: – «А много вас здесь, отец?» – И ответит монах с детской ласковостью: – «Было раньше до десяти отшельников, а теперь немного. Всего трое и осталось. Я, игумен Федор и две кошечки…» – Степенно войдут эти две кошечки – одна – белая, другая – черная – и будут с тихим урчанием есть крупную землянику…
Подул ветер, бодростью умыл щеки, пробежался по березовым кудряшкам и они, ласкаясь, зашептали ему что-то, потрепал игриво траву, цветы полевые, защекотали нежные, такие уютные запахи, вспорхнула птица, потом минуту длилось еще ожидание, и опять все затихло, убаюкиваясь жарким дыханием июльского солнца.
Мы остановились и долго-долго, как чудесную музыку, слушали шуршанье листьев и, пожмуриваясь, улыбались друг другу. Три дня мы шли по тайге со скрипучими корягами-елками, скрывавшими свою дряхлость под лишайниками и мхами, не видели ни одной птицы, вязли в болотах, с опаской оглядываясь на темно-коричневую жижу, тыкали в нее посохом, и она злобно бурлила, издавая зловония. А после этих болот от усталости мы валились на первое лежащее дерево и выливали из сапог вонь-водицу, выжимали носки и шли дальше и дальше, по дороге, но наугад, ведь в карте то ее и указано не было. Мрачная тишина обнимала лес и его пленников.
Мы шли по звериным следам: то медвежьим, то лосиным, то еще каким-то неизвестным, но ни звука, ни души живой нам не встречалось, только комары заботливо провожали нас от начала до конца, отставая и присоединяясь, вились и зудели, ничуть не смущаясь противомоскитными мазями. Сама дорога была мягкой, мшистой периной, а под ней вода, идешь словно цапля, высоко поднимаешь ноги, а эта зелень держит их будто, еле вырвешься. Вокруг мрачно и темно среди еловых скелетов, одно утешение – черничники под ногами, но особо не понагибаешься, с рюкзаками то. Так идешь, а далеко-далеко просвет за деревьями, солнышко выглядывает, думаешь на полянке и отдохну, идешь -идешь, еле волочишь мокрые свои ноги, вот и просвет, совсем рядом, дошли, смотрим, а там солнышко в болоте отражается, гнилушки освещает, от уныния такого так бы и остался, а нельзя, надо болото пройти, а там уж и отдохнем: вот так и шли.
Позади три ночевки: две на твердой земле, у быстрых речушек, чтоб умыться и хоть суп сварить, а одна ночевка прямо среди болот, стемнело быстро, в лесу же, а вокруг глубь-трясина, ступить опасно, так и заночевали, где посуше было, тут уж не до супа, и костер то от такой мокроты не развести. И вот несколько километров – и мы на настоящей поляне, среди цветов, деревьев, которые уже повыше, летают насекомые разные, жужжат, жизнь вокруг и хорошо так, что не один ты человек: Чуем мы по свежести, что уже не далеко озеро, все мысли о том, какое оно теперь. Смотрим по карте – “ничего себе”, 27 км в длину, знаем уже, что рыбное, об этом нам еще в поезде говорили, даже удочку подарили. Но это не то все, какое Кожеозеро по сути своей, по замыслу Божьему? Что помнит оно, что сохранилось на нем, что забылось? Какие люди живут? Думаешь так, и все картинки древние мелькают, будто в тумане сказочном, а там чудо-остров, вокруг барашки от волн, ветер носится, и келейка маленькая, мхом утыканная для тепла, и старец с бородой серебряной пред иконой строгой, освещенной лучинкой, Нифонт по постригу: Вдруг стук, голос человеческий, или померещилось, молитву кто-то творит: “Молитвами святых отец наших, Господи, Иисусе Христе, помилуй нас”, значит не наваждение, взаправду какой православный забрел, только говор какой-то незнакомый. “Аминь”.
Отворил: и приобрел себе брата и сподвижника. Назвался путник Сергием, а раньше татарином был пленным, самим мурзой Туртасом Гравировичем, как Казань то взяли. Потом крестился, у боярина Плещеева жил и в вере христианской наставлялся. Так это ж не боярские хоромы – остров пустынный, из еды коренья только, даже рыбы решили не вкушать, а из посетителей – зверей ли диких опасность какая принесет, да разве что птицы, а еще демоны смущают. Какая жизнь, а ничего, вытерпел, молил все постричь его, вот Нифонт и постриг, Серапионом назвал.
Серапион Кожеозерский. А потом Нифонт умер, ко Господу отошел. Тогда Серапион отправился в Москву, к самому царю – чтоб монастырь устроить, а как Феодор Иоаннович землю дал, да иноки собрались, стала братия лес расчищать да храмы строить. Воздвигли один в честь Святого Богоявления, другой в честь святителя Николая. Так и окрестили поселение свое Богоявленский Кожеозерский монастырь. Шли годы трудов и молитв, Серапион совсем состарился и побелел, озерный ветер и время изрисовали его лик морщинками-лучиками, собирались ученики. Самый смышленый из них – Авраамий, который и будет потом игуменом, дивно служит в монастырском храме, а потом придет, благодатный такой, после литургии к нему в келейку, возьмет смиренно благословение и все ладошку сухонькую его держит – учителя своего, отпустить боится. Но да каждому свое время, пришло оно и к Серапиону – покинул земные обители Кожеозерский строитель, в Небесные обители приняли преподобного.
А монастырь все рос, ни сколько землями, сколько подвижниками, и не диво ли – жизнь свою в такую глухомань запрятать, а все ведь новые иноки приходят в обитель. Так пришел к преподобному Авраамию дивный монах Никодим. Родился он в селе Иваньково, что под Ростовом.
Как все ребята и со скотом управлялся, и в поле работал, а все же особенный был, видение одно помнил, как будто зовет его кто-то: “Никодим! Никодим!”, а он тогда еще Никитой бегал.
А потом юродивый один, как встретит его, так и обзовет “Хузъюгским пустынником”. А что это и где, кому ведомо? Так и запоминал Никита все это, и как родители то его умерли, поступил в монастырь Чудов. Хороший монастырь, благолепный, только столичный да и богатый для него слишком. Прожил он там 11 лет, а потом на север пошел, в Архангельский край, тут встретилось ему Кожеозеро. Но даже там было ему тесно, просила душа пустыни, чащи лесной, и нашел он такую пустыню на реке Хузъюге в 5 верстах от Кожеозера. Пришел, помолился, келейку поставил и прожил в ней, малюсенькой, 35 лет. Птица ли пролетала, зверь ли не боясь спешил по своим делам через “скит” преподобного, человек ли какой по нужде забрел – все видели Никодима только на молитве. Олени вокруг него собирались, а как станет он молиться, и польются слезы, и ланиты старческие просветятся каким-то теплым светом, то и они неразумные преклонят свои головы и тихо стоят так, будто молятся или думают о чем-то важном-важном.
Потом люди узнали, что лечит Никодим болезни: только попросит у Бога и поправится человек, хоть всю жизнь мучался и никакие травки не помогали.
Но и его не долго на земле славили люди – в назначенный срок сверкая ангельскими одеждами пришли к Никодиму два светоносных мужа: святитель Московский Алексий и преподобный Дионисий Радонежский – взяли его под руки и отвели ко Господу:
Но не больше двух веков блистала Кожеозерская обитель, где даже патриарх Никон пребывал некоторое время игуменом (а он превратил Кожеостров в полуостров, соединив с берегом земляной дамбой). Вскоре различные неустройства и особенно пожары привели монастырь в запустение. В 1758 году обитель приписали к Спасо-Преображенскому монастырю, а по учереждении штатов в 1764 вовсе упразднили в простой приход, да и тот потом приписали к прилуцкому приходу. Казалось, пропал монастырь, но нет, в середине XIX века его вновь возобновили по приказу Святейшего Синода, и целью его возобновления была борьба с расколом, таким свободным на севере. Так Кожеозерская обитель стала оплотом православия в Онежском, Пудожском и Каргопольском уездах.
А вот после революции, так же, как и другие обители, Кожеозерский монастырь перенес много испытаний и прославился мучениками. В 1918 в монастырь вошли красные. Игумена Арсения и часть братии большевики убили, заколов штыками. Но прошло несколько дней – и вдруг раздались орудийные залпы с берега, это части белой армии стали отбивать монастырь. Доныне видны в храмах и строениях монастырских пробоины той беспутной войны. Красноармейцев всех расстреляли, а остатки братии ушли с белой армией за границу.
Потом на месте монастыря была коммуна, и славно жила она здесь, пока не проела все монастырские запасы. Затем разместился тут поселок ссыльных – Кожпоселок, все так же и обозначенный на карте, но уже как “(нежил)”. В одном из дорожных болот все еще возвышается одинокий электрический столб – памятник той жизни. В 1954 году расформировали и Кожпоселок.
С того времени на Кожеострове лишь время от времени жили лесники. Затихла здесь жизнь, растворились над озером молитвы, смолкли хозяйские беседы, уже ни колокола, ни радиоприемники не пугали эту тишину, только старые волны по привычке умывали берег и мчались куда-то далеко, туда где на горизонте просвет между деревьями и не понятно уже где кончается это синее святое озеро и начинается Небо:
Однажды, в 1998 году, пришли в монастырь из Оптиной пустыни двое монахов и послушник с ними. Хотели здесь остаться – жили же здесь как-то раньше. Только столько скорбей выпало на их долю, что не выдержали монахи, ушли. А послушник то остался. Так и живёт там до сих пор, только не послушник он уже, а отец настоятель – иеромонах Михей. Это по званию, а по жизни сам себе батюшка настоятель, сам и священник, и послушник и простой трудник, трудяга то есть. Из года в год приходят в обитель монашествующие, привлекает их житие уединенное, удалённостью от суеты мирской. Только разве проживешь здесь: без света, без тепла, без продуктов, до первого жилого места 84 км: Вот и выдерживали дни, месяц, ну несколько месяцев. А отец Михей все живет – подвизается. Один он и службу служит: как проснется так и служба, и часы ни к чему, служит размеренно величественно, а поет как: только вот слушателей то у него нет, камушки только древние, да лики на простых, бумажных иконах, с того мира ему и подпевают. Один он и хозяйство ведет, – две лошадки у него, кормить надо, вот и заготавливает сено на зиму, а еще рубит дрова, рыбу солит, за огородом присматривает. Диво, что один он монастырь восстанавливает: вот в Тихвинском храме уже потолок настелил, окошки вставил, алтарную преграду соорудил, колокольчики повесил на звонницу. Недавно стали работать монастыре плотники. Вот как дело было. Приехал прошлым летом в гости к батюшке схимник один, из Троице-Сергиевой Лавры, и так понравилось ему, что запросился он остаться, а жил то на сеновале, все святых отцов читал да молился. Вот дал он батюшке денег и просил келью ему соорудить. Так и пришли в монастырь работники: стучат топорами, день за днем растет монашеская избушка. К чести сказать, мы были первыми монастырскими паломниками со времен революции. Батюшка так обрадовался, и совсем не знал что с нами делать, принимал как самых близких гостей. Послушанье дал для удовольствия – еду готовить. А что готовить то?
Хлеба в монастыре никакого нет, печь надо, да когда? К тому же все мы люди городские, батюшка ведь тоже из Москвы. Вот крупу кто-то пожертвовал. Зато сколько рыбы: сиги, налимы, двухкилограммовые окуни и еще вкуснейшие ряпусы (у нас – жареные, а у местных копченые).
Готовим на печке, нам это в диковинку, и все кажется вкусным. Уху едим на завтрак, на обед и ужин, а до сих пор не наелись. Еще просил батюшка малинки собрать для зимней простуды – зимы то ого-го, 40 градусов. А малинка эта по острову растет, по горкам, на солнышке греется, набрали ее много, сварили 2,5 литра варенья, а потом 1,5 литра и съели за разговорами. Батюшка с нами как с детьми малыми носился, вот на Илью пророка заказали мы батюшке службу, попросили послужить литургию. А для службы такой просфоры нужны, а когда их печь? А главное как? Пол дня и пол ночи их месили, потом они поднимались, потом пеклись, уф! И все это в полутьме, только тоненькая свечка мерцает. Зато на трапезе у нас лампадное освещение, батюшка покропит еду и нас святой водой, молитовки почитает, и мы берем щербатые миски и алюминивые ложки, придвигаемся к кастрюле с ухой и хлюпаем так аппетитно горяченным варевом. А ведь батюшке понравилось как мы готовим, “Три года, – говорит, – так не ел”, да и когда ему готовить то себе. С батюшкой разговариваем долго-долго, далеко уж за полночь, светать стало – ночи то короткие, говорит он и заглядишься на него случайно, думаешь – есть на Руси особая монашеская красота. Скромна она, а в этом сила ее. Русые локоны запрятанные под воротник, глубокие глаза, а долу опущены, прячется красота, и чем больше прячется, тем красивее.
Чудно, а ведь правда, нет в мире такой красоты, только в монастыре есть, где труды нечеловеческие, где и еда не та, и баня редкость, и не до сна тут, а в силе этой Господа ради любви все терпеть великая красота уже того мира, которая лицо и обыденное преображает.
И в разговоре эта красота есть: и голос по-другому льется, и слова другие, и чувствуешь, что есть сила у него так говорить, потому и уважают все, даже совсем чужие лесники и охотники, которые о Боге и слышать не хотят, а силе этой покорны и слушают.
Когда уходили мы – кланялись мощам преподобных Серапиона и Авраамия, похороненных под спудом уже несуществующей часовни – теперь это заросли иван-чая. Батюшка нас провожал, но уже по другой дороге. Перевез на моторке через Кожеозеро, потом через другое – Плоское, где водица чистейшая как в кружке серебряной Небесного Царя застыла. Потом шел с нами по лесу, и ел горстями чернику, когда мы запаздывали, потом по болотам, и подкармливал на привалах копченой рыбкой, чтоб не очень то унывали даже с мокрыми ногами. Так вышли мы к порубам, и именно он легко договорился с водителем супермаза довезти нас до железной дороги. В поезд мы тоже вошли вместе, еле попрощались, и сразу уснули от стольких впечатлений. А когда проснулись, батюшка уже вышел, и стало чего-то не хватать. И подумалось вроде бы столько впечатлений, такие геройства пережили, природу какую видели, древние храмы, озеро, а все это без батюшки не то, только с человеком, таким человеком все поукрасилось и смысл обрело.
P.S.: Летели деньки-недели, больше месяца уже прошло после нашей поездки, как вдруг в один из осенних вечеров телефон разразился поздним звонком. В трубке отозвался знакомый застенчивый голос. Это батюшка звонил из Онеги, от знакомых, спросить, как мы добрались, всё ли у нас в порядке. Рассказал он и о чуде, явленном в монастыре 14 августа. Ночью двое рабочих (неверующие) видели яркий столп света, выходящий из земли на том месте, где покоятся под спудом мощи прп. Никодима Кожеезерского. Так явил Господь знак Своего благоволения к возрождению затерянной средь тайги и болот древней обители…
Снова спросили мы отца Михея, нужно ли что-нибудь монастырю, может, не достает чего-нибудь? Всё есть, – последовал ответ. Как и прежде, не хватает одного – человеческих рук. Батюшке одному нелегко. Так что тот, кто хотел бы соприкоснуться с живым подвижническим бытом, вдали от любой цивилизации, знает, где есть место, в котором он нужен.
Как добраться?
Существует несколько вариантов. Можно ехать на Архангельском поезде до станции Порог или Вонгуда, оттуда добраться до Шомокши (на катере/лодке – летом, на снегоходе – зимой), а от Шомокши – уже до монастыря (дрезина/лесовоз/вездеход и пешком – летом, снегоход – зимой; у местных жителей техника в изобилии и берут они за провоз обычно не очень дорого).
Либо из Москвы до Вологды, из Вологды на Мурманской электричке до ст. Нименьга. От Нименьги каждое утро ходит вахтовка (автобус с лесорубами) до Нименгской вахты. А от вахты тропа идёт до самого монастыря – самый краткий путь, если пешком (30 км).
Первым вариантом мы добирались в монастырь, вторым – возвращались. Можно также от Порога добраться до посёлка Усть-Кожа, оттуда недалеко идёт старая монастырская дорога, она наиболее удобная для хотьбы, но и наиболее длинна – 80 км, причём в одном месте надо перебираться через реку Кожу.
И если вдруг кто-то из братьев возжелает во славу Божию и во спасение души потрудиться немного на восстановлении северной святыни, несомненно, милость Божия и заступничество преподобных отец Кожеозерских поможет и сохранит на пути в эту дальнюю обитель, как сохраняло нас.